Глаголы. §15. Глаголы Написать проверочные слова хлопотал вечерело сторожил

Бездонной кадки водою не наполнишь. Где строишь, там и роешь. Как постелешь, так и выспишься. Конь вырвется - догонишь, слова сказанного не воротишь. Кто говорит, тот сеет, кто слушает тот пожинает.

Не по словам судят, а по делам. Ноги носят, а руки кормят. Одной рукой и узла не завяжешь. Пашню пашут - руками не машут. Пожалеешь лычка - не увяжешь и ремешком. Потерянного времени не воротишь. Правда глаза колет. Пустая мельница и без ветра мелет. Работа и кормит и учит. Розы колются, а пчелы жалятся. Скажешь - не воротишь, напишешь - не сотрешь, отрубишь - не приставишь. Словами, что листьями, стелешь, а стеблем в глаза колешь. Соловья баснями не кормят. Чего не поищешь, то и не сыщешь. Что было, то видим, что будет, то увидим.

Видят, стелют, светятся, приставляют, мелют, гонят, хотят, ходят, строят, сеют, жалят, жалеют, судят, платят, сыплют, слышат, дышат, дремлют, вертят, навеют, ненавидят, обезумеют, зависят, колют, опротивеют, роют, обидят, полют, выдерживают, выпишут, высушат.

Темнеют лазурные своды, прохладная стелется тень. Посмотришь на дельца иного: хлопочет, мечется, ему дивятся все. Сыплется величественный гром украинского соловья, и месяц заслушался его по-

25 среди неба. Как очарованное, дремлет на возвышении село. Когда услышишь или увидишь что-то новое и любопытное, то захочешь услышать и увидеть продолжение. Наплакавшись, колет и рубит дрова молодая вдова. Тонкий многоцветный аромат устойчиво держится над садами до голубых потемок. Чистый ветер еле колышет, чистый снег заметает поля. Больше вражьего шага не слышит, отдыхает моя земля. Дремлют хаты, гаснет день. В письмах все не скажется и не все услышится. Пахнет горелым деревом и керосином.

Чистое небо усеялось (усеяться) миллионами звезд. Свежесть утра веяла (веять) над пробудившимися Сорочинцами. Мать лелеяла (лелеять) и баловала его, как балуют единственное чадо. Точно он каялся (каяться) ей в немного странной, но забавной выходке. На дворе было холодно, и низко нависшие плотные тучи сеяли (сеять) дождь. Заунывная песня и на них навеяла (навеять) молчаливую тоску. Толпа начала редеть, потом растаяла (растаять) . По синему небу плыли и таяли (таять) изорванные ветром белые облака. Лаяли (лаять) вдали собаки. И ласточки над крестами прореяли (прореять). Истребители кружились, гоняясь друг за другом, и в воздухе затеялся (затеяться) сложный хоровод.

Вышлите нужные мне книги заказной бандеролью. Если вышлете в ближайшие дни, я получу их своевременно. Вытрите пыль с письменного стола. Когда вытрете, возьмете лист почтовой бумаги и напишите ответное письмо. Наполните сосуд жидкостью. После того как наполните, не забудьте закрыть его пробкой. Хотя здесь шумно, но, если вы крикнете, я услышу. Крикните только погромче. Вы на второе полугодие выпишете те же газеты? Выпишите, пожалуйста, и для меня. Когда выберете подходящие для себя книги, библиотекарь запишет их в ваш абонемент. Выберите не больше трех книг. Выйдите на несколько минут из комнаты. После того как вы выйдете, помещение будет проветрено. Если дверь будет заперта, стукните в дверь или окликните кого-нибудь из нас. Как только вы стукнете или окликнете, вам откроют.

Прыгнете еще раз? Пожалуйста, прыгните, у вас это хорошо получается. Умолкните хоть на минуту! Пока не умолкнете, я рассказывать не стану. Выручите меня и на этот раз. Если выручите, я буду вам премного обязан. Лодку заливает водой, выгребите скорее к берегу. После того как выгребете жар из печи, перенесите горящие уголья в жаровню. Выметите мусор; в комнате станет чище, когда вы выметете окурки и крошки хлеба на полу.

26 Моя незабудка.

В одном музее я заметил венецианскую люстру, похожую на цветок, но такой совершенной формы, какой не бывает в природе и какую мог создать только человек. А бывает, усталый где-нибудь присядешь на опушке леса и влюбишься в какой-нибудь простейший цветок вроде полевой незабудки, и думаешь, разглядывая его проникновенно, что никакой человек не создавал и не создаст такой живой красоты.

Придет зима - вернешься к люстре: в хрустальных лепестках загораются огоньки, и тогда опять думаешь: «Нет, такой совершенной формы не существует в природе!»

Но как же незабудка-то летняя?

И вспомнив ее, спрашиваешь: «Где она теперь?» И сам себе отвечаешь: «Глубоко под снегом лежат ее истлевшие листочки, и не найдешь их новой весной, и не заменит ее новым летом новый цветок». Напротив, встретив другой, подобный, и я загрущу, и отвернусь, и скажу:

Дайте мне мою единственную незабудку, только тогда я и тебе, моя хорошая, тоже обрадуюсь! Прелесть живого цветка подчеркнута непременной и близкой смертью его. Своей красотой он как бы обращается ко мне со словами:

«Возьми меня, человек, я тебе отдаюсь и вверяюсь, возьми и спаси меня от неминучей смерти».

И вот какой-то человек взял смертный цветок и создал бессмертный из хрусталя.

Односоставные предложения выделены курсивом.

Заметить - заметь - заметьте; вернуться - вернись - вернитесь;

подчеркнуть - подчеркни - подчеркните.

Rrv-TrS/sn -п^^Е-К4 -ъ-^""VMT^ZI .Незабудка, загораются, бессмертный.

На дворе разыгралась вьюга. Переулок заносит с каждым порывом ветра. Правый тротуар совсем замело. Газ трепещет и мигает в обмерзлых фонарях. Стужа не сильна, но ветер донимает.

Будка на перекрестке примостилась к одноэтажному деревянному дому в шесть окон, с крылечком. Горит лампочка с фарфоровым пьедесталом, от нее идет копоть; зеленый, сверху обгорелый колпак усиливает темноту. На лежанке виднеется какая-то груда.

Комната служит спальней, рабочей комнатой и гостиной двум старым женщинам. В комнатке тепло только около печки. Из окна, отпотелого и запыленного, дует. В полуотворенную дверку проникает холодный воздух. Пахнет задним гнилым покоем дворянского

27 домика. Из двери доносится стук маятника дешевых стенных часов. С заворота улицы ветер ударяет в угол дома; старые бревна трещат; гул погоды проносится мимо окна и кидает в него горсти снега.

У лампы нагнулась над вязаньем меньшая старуха. Она просидит так еще часа четыре. Потом постелет себе на сундуке. Она вяжет платок из дымчатой тонкой шерсти. Глаза ее молодо блестят, а руки так и трясутся от усиленного движения длинных спиц.

Глаголы с чередующимися гласными в корне: горит, донимает, проносится,блестят.

Полуотворенная, .дымчатая

в - [в"] - согл., мягк., зв. ь - звука не обозначает. ю - [й"] - согл., мягк., зв.

[у] - гласн., удар. г - [г] - согл., тв., зв. а - [а] - гласн., безудар. 2

слога, 5 букв, 5 звуков.

Пье-дес-тал. п - [п"] - согл., мягк., гл. ь - звука не обозначает. е - [й"] - согл., мягк., зв.

[э] - гласн., безудар. д - [д"] - согл., мягк., зв. е - [э] - гласн., безудар. с - [с] - согл., тв., гл. т - [т] - согл., тв., гл. а - [а] - гласн., удар. л - [л] - согл., тв., зв. 3

слога, 9 букв, 9 звуков.

На улице вьюга. 2.

Одноэтажный дом. 3.

В комнате. 4.

§16. Причастия

Путешественник Ансело говорит о каком-то русском романе, прославившем автора и еще находящимся в рукописи. Зарево на

дальних высотах трепещущим румянцем отразилось. Я бегал по нескольку раз в день на берег бушующего Бугуруслана и стоял там неподвижно, как очарованный, с сильно бьющимся сердцем, с прерывающимся дыханием. Я прожил с ним несколько недель в Зальцбурге, небольшом городке, славящемся своими водами, как будто излечивающими чахотку. Терек бурлил в проснувшемся лесу. Наконец воз был установлен на качающийся и дрожащий паром. Небольшое селение, приютившееся над дальней речкой в бору, тонуло в каком-то особенном сумраке. В побледневшем, вымороженном небе белое солнце торопливо описывало короткую кривую. Внизу, в закурившемся тумане, почти невидимый, глухо шумел лес. Образ юности отошедшей, жизни шумной и вольной - это ты, Арбат.

В степи

Вызрел ковыль, и степь на многие версты оделась

колышущимся серебром. Ветер упрямо приминал его,

наплывая, и гнал то к югу, то к западу бледно-сизые

волны. Там, где пробегала воздушная струя, ковыль

молитвенно клонился, и на гребне седой волны долго

лежала после этого чернеющая полоса. Отцвели раз-

ноцветные травы и полевые цветы; по ночам на обуг-

ленно-черном небе сияли звезды и, темнея срезанным

боком, скупо светил месяц. Терпкий воздух был густ,

ветер сух, пахло полынью, и земля, пропитанная все

той же горечью всесильной полыни, тосковала о про-

хладе. А днем в степи, покрытой засохшей травой,

духота, зной, серая пыль. На выцветшем голубом небе

нет ни облачка и только нещадное солнце да распро-

стертые коричнево-серые крылья коршуна. Коршун,

кренясь на бок то одним, то другим крылом, плывет в

сизо-голубом пространстве, и его огромная тень не-

слышно скользит по траве, бурой, дымящейся.

По всей необъятной степи хрипло свистят сусли-

ки, а на горках желтеющей земли около норок дрем-

лют сурки, готовые вмиг исчезнуть при первой опас-

ности. Степь, горячая, но мертвая, неподвижна, как во

сне. И только табун лошадей нарушает тишину сон-

ной степи: храпят молодые жеребцы, вдыхая горько-

солёный запах полыни, и взрослый конь нет-нет да

заржет, тряхнув блестящей головой.

Мишка уже два месяца работает табунщиком, за

это время он хорошо изучил жизнь лошадей и про-

никся глубоким уважением к их уму и благородству,

простому и естественно-целомудренному. Он полюбил

лошадей, и особенно одного стареющего жеребца, не-

укротимо-злого и грубоватого в обращении со всеми

кобылицами, кроме одной рыжей четырехлетней кра-

савицы с исчерна-карими глазами. Со всеми злой и

грубый, он любил класть свою голову на круп люби-

мой кобылицы и дремать так подолгу. Мишка любил

родную донскую степь, любил по-сыновьи: преданно

(По М. А. Шолохову.)

На охоте

Уже около месяца жили мы на кочевке, верстах

в полутораста от Оренбурга, а охота, от которой мы

ожидали столько удовольствия, почти ничего не пред-

ставляла занимательного. Лето было чрезвычайно

жаркое, все болота высохли; со дня на день ожидали

соколов, чтобы на них поохотиться, но их не привози-

ли, и нам оставалось только ходить с лягавой за те-

теревами.

Кочевка была расположена между двумя высоки-

ми холмами, составляющими начало Уральского хребта

и покрытыми дубняком и березняком. Мимоходом

можно сказать, что все холмы совершенно между со-

бою схожи и что нет ничего легче, как в них заблу-

диться. Почти все они имеют ту же оригинальную

форму, все увенчаны стенообразным гребнем сланце-

ватого камня, и в каждой долине протекает неболь-

шой ручей, с обеих сторон скрытый кустарником. До-

лины эти изобилуют разными ягодами, а более всего

особенным родом диких вишен, растущих в высоком

ковыле едва приметными кустами. Им-то, кажется,

должно приписать неимоверное множество тетеревов,

водящихся в этих местах. Каждый день мы стреляли

штук по шестидесяти и даже по сто, но уменьшения

их вовсе не было заметно. Обыкновенно мы уезжали

рано поутру и часа через три возвращались домой, об-

вешанные добычей. Каждый из нас убивал столько, что

невозможно было поместить всего в обыкновенном

ягдташе, и, чтобы избежать этого неудобства, один

опытный охотник изобрел ремни, которые, не занимая

лишнего места, могли поместить на себе много дичи.

С начала охоты эти ремни мы носили через плечо, а

под конец навьючивали ими лошадь. Случалось, что

мы принуждены были возвращаться единственно по-

тому, что у нас истощался весь запас пороха и дроби.

Чтобы дать некоторое представление о числе тамош-

них тетеревов, я приведу только один пример: в тече-

ние часа мы однажды втроем убили шестьдесят три

(По А. К, Толстому.)

Первый бал Наташи Ростовой

С утра этого дня Наташа не имела ни одной сво-

бодной минуты и ни разу не успела она подумать о

том, что ей предстоит. В сыром, холодном воздухе, в

тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты

она в первый раз живо представила себе то, что ожи-

дает ее там, на бале, в освещенных залах: музыка,

цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Пе-

тербурга.

То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она даже

не верила тому, что это будет: трудно было предста-

вить себе великолепие бала в тесноте и холоде каре-

ты. Она понимала все то, что ее ожидает, только тогда,

когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла

в сени и сняла шубу.

Сзади их, так же тихо переговариваясь, входили

гости; зеркала вдоль лестницы отражали дам в баль-

ных платьях: белых, голубых, розовых - и с бриллиан-

тами и жемчугами на открытых руках и шеях. Хозяин

и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входа в зал, привет-

ствовали гостей, и когда перед ними остановились две

девочки в белых платьях, с одинаковыми бледно-кре-

мовыми розами в черных волосах и сделали реверанс,

хозяйка приветливо улыбнулась им.

Послышались звуки музыки - и адъютант-рас-

порядитель подошел к графине Безуховой и галант-

но пригласил ее. Она, улыбаясь, подняла руку и, не

посмотрев на адъютанта, положила ее ему на плечо.

Он, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мер-

но пустился по краю круга, крепко обняв свою даму,

и на каждом повороте как бы вспыхивало, развева-

ясь, бархатное платье. Князь Андрей пригласил На-

ташу на вальс, и еще прежде чем он договорил при-

глашение на танец, занес руку, чтобы обнять ее за

талию. Наташу выбирали, она много танцевала и была

этому рада, и она была так счастлива, как никогда в

(По Л. Н. Толстому.)

Портреты Шишкина

На протяжении одиннадцати лет Крамской писал

Шишкина трижды: менялось время, менялись Крам-

ской, Шишкин, менялись также и представления жи-

вописцев. Немаловажно, наверно, что Шишкин писал

природу - пейзажи, и во время работы над его порт-

ретами мысли Крамского о пейзаже и о портрете пе-

рекликались, взаимно обогащались, сливаясь воедино.

Три написанных Крамским портрета Шишкина яв-

ляют живой пример постижения человеческой при-

роды, ее души.

В первом портрете, графическом, 1869 года сразу

ощутимо сходство с оригиналом: черты личности уга-

дываются и в крупной, плотно сбитой фигуре, и в скуль-

птурной массивности головы, и в проницательности

прищуренных глаз, и в сильных руках, очевидно, не

привыкших быть без дела, они как будто на мгнове-

ние задержались в покое. Это не кто иной, как умный,

сильный, сосредоточенный, привыкший к делу мастер.

Портрет еще как бы фотографичен, но не оттого, что

внешне чересчур «графичен», а оттого, что, по сути, мало

живописен: фотографичность осталась и в позе, и в

кресле, на котором он посажен.

Четыре года спустя появился новый портрет:

Шишкин на фоне пейзажа, как говорится, «в своей

стихии»; тут он знает, что, как и почему. На поляне,

заросшей травой, Иван Иванович остановился, опира-

ясь на палку от зонта. Рабочее пальтецо, дорожные

сапоги, этюдник на плече - все свидетельствует о том,

что художник только что вышел из леса, где ему

каждая березка, каждая сосенка знакомы. Никто

другой, как Шишкин, не знал так дерева. Иван Ива-

нович спокойно и внимательно (все тот же прищур)

оглядывает окрестности: сейчас он найдет нужный

вид, раскроет зонт, сядет поудобнее и примется за

Третий портрет Шишкина (1880 год) предельно

прост: стоит человек и внимательно смотрит на зри-

теля. Но это та высокая простота, которой отмечается

зрелость таланта и полное постижение художником

своих возможностей.

(По В. Порудоминскому.)

(272 слова)

В дороге

Кроме купца Кузьмичова и отца Христофора в

бричке находился еще один пассажир - мальчик лет

девяти, в тёмном от загара и мокрым от слёз лицом.

Это был Егорушка, племянник Кузьмичова; с разре-

шения дяди и благословения отца Христофора он ехал

куда-то поступать в гимназию. Его мамаша, Ольга

Ивановна, вдова коллежского секретаря и родная се-

стра Кузьмичова, любившая образованных людей и

благородное общество, умолила своего брата, ехавшего

продавать шерсть, взять с собой Егорушку и отдать его

в гимназию; и теперь мальчик, не понимая, куда и

зачем он едет, сидел на облучке рядом с кучером

Дениской, держался за его локоть, чтобы не свалиться,

и подпрыгивал, как чайник на конфорке. От быстрой

езды его красная рубашонка пузырём вздувалась на

спине и его новая ямщицкая шляпа с павлиньим

пером то и дело сползала на затылок. Он чувствовал

себя в высшей степени несчастным человеком и хо-

тел плакать.

Мальчик всматривался в знакомые окрестные ме-

ста, а ненавистная бричка бежала мимо чересчур бы-

стро и оставляла всё позади. За острогом промельк-

нули чёрные, закопчённые кузницы, за ними уютное

зеленое кладбище, обнесённое оградой из булыжника;

из-за ограды весело выглядывали белые крашеные

кресты и памятники, которые прячутся в зелени виш-

нёвых деревьев и издали кажутся белыми пятныш-

ками. Егорушка вспомнил, что, когда цветет вишня, эти

белые пятна мешаются с белыми цветами в белое море

и что, когда она спеет, белые памятники и кресты бы-

вают усыпаны багряными, как зарево, точками. За ог-

радой, под вишнями, день и ночь спали Егорушкин отец

и бабушка Зинаида Даниловна. До своей смерти она

была живой подвижной старушонкой и носила с база-

ра разномастные яства, на редкость вкусные, мягкие

бублики, посыпанные маком.

А за кладбищем дымились кирпичные заводы, и

густой, черный дым большими клубами шёл из-под

длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле,

и чениво поднимался вверх.

(По А. П. Чехову.)

(281 слово)

Переезд через Урал

Солнце едва начинало всходить, а тарантас наш уже

ехал по берегу Урала, окруженный конвоем башкир.

Переезд через реку был как нельзя живописен: кру-

тые берега, утесы, тарантас, до половины колес погру-

женный в воду, прыгающие лошади, башкиры, воору-

женные луками, ружья и кинжалы, сверкающие на

солнце, - все это, освещенное яркими лучами, состав-

ляло прекрасную и оригинальную картину. Урал в

этом месте не широк, но так быстр, что нас едва не

унесло течением. На другой стороне степь приняла со-

вершенно другой вид. Дорога скоро исчезла, и мы еха-

ли по крепкой глинистой почве, едва покрытой сожжен-

ною солнцем травою. Степь рисовалась перед нами

во всем своем необъятном величии, подобная слегка

взволнованному морю. Тысяча разноцветных оттенков

бороздили ее в разных направлениях; в иных местах

стлался прозрачный пар, через другие бежали тени об-

лаков, и все казалось в движении, хотя ничего не по-

ражало нашего слуха, кроме стука колес и конского

топота. Вдруг один башкир остановил коня и протя-

нул руку. Последовав глазами за направлением его

пальцев, я увидел несколько светло-желтых точек,

движущихся на горизонте: то были сайгаки. Один из

нас сел на башкирскую лошадь в надежде, что успеет

как-нибудь к ним подъехать, но едва сайгаки увиде-

ли эти приготовления, как пустились бежать, несмот-

ря на то, что нас разделяло несколько верст. Мы про-

должали путь и вскоре стали различать кибитки, рас-

положенные у подножия высокого и длинного утеса

сине-лилового цвета, который, как я узнал позже, на-

зывался Кук-Таш, то есть синий камень, и состоял из

яшмы. Несколько казаков выехали нам навстречу, и

между ними хорунжий Иван Иванович, заведовавший

на кочевке всеми охотами. Казаки говорили, что

сайгакам нет числа и что не помнят, чтобы их прихо-

дило такое множество. Они полагали, что засуха вы-

теснила их из глубины степей и заставила искать про-

хлады вблизи Урала.

(По А, К. Толстому.)

Приход весны

В середине великого поста наступила сильная от-

тепель и, так как снег начал быстро таять, везде пока-

залась бешеная вода. Приближение весны в деревне

производило на меня необыкновенное, раздражающее

впечатление, и я чувствовал непреодолимое ничем

волнение, которого я никогда прежде не испытывал.

Заключенный в доме, потому что в мокрую погоду

меня даже на крыльцо не выпускали, я тем не менее

следил за каждым шагом неуверенной весны. Шире,

длиннее становились грязные проталины, полнее на-

ливалось озеро в роще, и, проходя сквозь забор, уже

показывалась вода между грядками в нашем весьма

не маленьком огороде. Я вставал рано, недосыпал, с

утра и до вечера бегал в путаном смятении из комна-

ты в комнату, становясь на свои наблюдательные ме-

ста; чтение, письмо, игры с сестрой, даже разговоры с

маменькой, которые я так любил, - все вылетело у

меня из головы, как утренний туман. О том, что я не

мог видеть собственными глазами, я получал беспрес-

танные известия от отца, от Евсеича, из лакейской или

гостиной.

Иссиня-черные грачи давно расхаживали по дво-

ру и начали вить гнезда в грачовой роще; скворцы и

жаворонки тоже прилетели; наконец стала появлять-

ся и настоящая, по выражению охотников, птица -

дичь. То, что происходило беспрерывно в воздухе, на

земле и на воде, и представить было невозможно, не

увидевши всё это хотя бы один раз вживе, явствен-

но. Множество уток плавало по бледно-голубому озе-

ру между верхушками затопленных кустов, а меж-

ду тем беспрестанно проносились большие и малые

стаи разной прилетной птицы: одни летели высоко-

высоко, не останавливаясь, а другие - низко-низко,

часто опускаясь на землю. Все берега озера были

усыпаны дичью, стоял ужасный шум: крик, писк,

гогот - вся эта какофония наполняла прозрачно-

хрустальный воздух.

Мало-помалу привыкал я к наступившей весне,

к ее разнообразным, всегда новым, неожиданным, по-

трясающим и восхитительным явлениям и уже не

приходил от них в чересчур бессмысленное исступ-

(По С. Т. Аксакову.)

Осенью

Есть несравненная прелесть в этих монотонных

серых осенних днях, прохладных и сумрачных, наве-

вающих грустное настроение, когда, возвращаясь из

города на дачу, встречаешь только одни телеги, нагру-

женные мебелью запоздавших дачников. Уже прошли

беспрерывные сентябрьские ливни, переулки между

садами стали грязными, сады желтеют, редеют и до

весны остаются наедине с морем. Вдоль дороги, среди

садовых оград и чугунных решеток, только и видишь

теперь что закрытые деревянные лавки, где летом

продавали разномастные яства. По всему пути, от до-

рогих красивых вилл и до выбеленных известкой до-

мишек на отдаленном каменистом побережье, ви-

дишь закрытые балконы, увитые длинными сухими

ветвями дикого винограда, закрытые ставни, наглухо

забитые двери, обернутые рогожкой нежные южные

все тише, безлюднее. Тишь и благодать вокруг.

Шагаешь между садами вдоль железнодорожного

пути и слышишь: вот паровик где-то остановился и

два раза жалобно и гулко крикнул, словно раненая

птица. Свисток паровоза похож на эхо, эхо - на сви-

сток, а когда замерло и то и другое, растаял удаляю-

щийся шум умчавшегося вдаль паровоза, снова насту-

пает тишина, никем и ничем не нарушаемая. И не

что иное, как сладкая истома наполняет твою грудь.

Не спеша шагаешь по шпалам, и сердце бьется ровно,

дышать осенней прохладой легко и сладко. Остаться

бы тут до весны и слушать по ночам шум бушующе-

го в темноте моря!

Мы шли, любуясь мраморными статуями среди

заброшенных цветников и деревьев, желтыми листь-

ями различных оттенков, покрывавшими садовые до-

рожки и ступени балконов. День был бледно-серый,

прохладный, и в свежем воздухе пахло морем, напол-

нявшим ароматом всю окрестность. Летом сады были

тенисты и зелены и солнечные блики играли в вол-

нах, а теперь, осенью, все иначе: в садах свежо, тихо, а

воздушно-голубое море уже не кажется неподвижным,

живым и веселым.

Вечерело, и среди спокойных серых облаков,

длинными грядами закрывавших небо, появились

светло-оранжевые тени - признак того, что начина-

ет холодать.

(По И. А. Бунину.)

(293 слова)

Сон Маргариты

Сон, который приснился в эту ночь Маргарите, был

действительно необычен: дело в том, что во время сво-

их зимних мучений она никогда не видела во сне

Мастера, а тут вдруг приснился. Приснилась Марга-

рите неизвестная местность, безнадёжная, унылая, под

пасмурным весенним небом; приснилось клочкова-

тое серенькое небо, а над ним беззвучная стая грачей.

Приснился ей какой-то корявый мостик, а под ним

мутная весенняя речонка, и кругом полуголые безра-

достные деревья, за которым виднелся бревенчатый

домик - не то кухня, не то баня. И когда оглянулась

она кругом, то поняла: неживое все какое-то кругом

и до того унылое, что так и тянет повеситься на пер-

вой попавшейся осине. Место это адское для живого

человека: ни дуновения ветерка, ни живой души вок-

руг. И вот, вообразите, появляется он, то ли одетый во

что-то, то ли оборванный, - таким она его раньше не

видела. Был он довольно далеко, однако виден был от-

чётливо: волосы у него всклокочены, лицо небритое,

глаза больные, встревоженные. Он не то чтобы при-

зрак, но и не человек как будто, и все зовет ее, рукой

манит, стоя на одном месте, как в тумане. Захлебыва-

ясь в неживом воздухе, Маргарита побежала к нему

и, чтобы не упасть в болотную трясину, на бегу прыга-

ла по кочкам. Она бежала к нему, а он, растворяясь в

тумане, все отдалялся и отдалялся и манил ее; и в это

время она проснулась и наваждение исчезло.

Находясь все так же в возбужденном состоянии,

Маргарита оделась впотьмах и стала внушать себе, что,

в сущности, все складывается очень удачно и такие

удачные моменты нужно уметь использовать. Сейчас

она в течение трех суток предоставлена самой себе и

никто не помешает ей думать о чем угодно и мечтать

о том, что ей нравится. Все пять комнат, вся эта квар-

тира, которой позавидовали бы тысячи людей, - вся

эта квартира находилась сейчас в ее полном распоря-

(По М. А. Булгакову.)

(294 слова)

На озеро

Мне нужно было попасть на утиное озеро к рас-

свету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра вовре-

мя быть на месте.

Я шел, не торопясь, по мягкой пыльной дороге, спус-

кался в овраги, поднимался на вовсе не высокие при-

горки, проходил реденькие сосновые борки с застояв-

шимся запахом смолы и снова выходил в поле... Никто

меня не догонял, никто не попадался навстречу - я

был один в ночи.

Иногда вдоль дороги тянулась бесконечная, бес-

крайняя рожь. Она созрела и стояла недвижно, как

будто изваяние, нежно светлея в темноте; склонивши-

еся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук,

и прикосновения эти были похожи на молчаливую

робкую ласку, ниспосланную кем-то свыше. Воздух бы

тепел и чист, и пахло сеном и изредка горьковатой

свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лес-

ными далями, видневшимися невдалеке, - везде по-

лыхали зарницы.

Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону,

и я ступил на твердую тропку, суетливо вившуюся

вдоль берега речонки. Запахло речной сыростью, потя-

нуло влажным воздухом. Плывущие в темноте бревна

изредка сталкивались, и тогда раздавался глухой сла-

бый звук, будто кто-то тихонько стукнул обухом топо-

ра по дереву. Далеко впереди яркой точкой горел кос-

тер; иногда он исчезал за деревьями, потом снова неж-

данно-негаданно появлялся, и узкая прерывистая

полоска света тянулась от него по иссиня-черной воде.

Хорошо думается в такие минуты: вспоминается

вдруг далекое и забытое, обступают тесным кругом

когда-то знакомые и родные лица, и мечты сладко тес-

нят грудь, и мало-помалу начинает казаться, что вес

это уже было когда-то.

Я шел уже часа полтора, а до озера было еще дале-

ко. Ночью тяжело идти: надоедает спотыкаться о кор-

ни, устаешь от боязни сбиться с дороги, заблудиться в

незнакомом лесу. Я почти жалел уже, что ушел но-

чью из дома, и думал, не присесть ли под деревом, не

подождать ли рассвета, как вдруг до меня донесся

РусскиеРабочая программа

Г 4. Н. А. Ракитина «Тесты по предмету Русский язык » 3 класс, 2010 г ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА по учебной программе «Русский язык » 3 класс Авторы...

"Лелька"

Вечерело. Я шел за город побродить на берегах нашей мелкой, порожистой реки. В старину она была многоводна, пролегал по ней великий путь из Чуди в Русь, - а теперь она давно ух обмелела, сжалась в своем широком русле, как червяк на зеленом листе, и затихла, - и сжался, затих и приуныл над ее берегом, извилистым и крутым, когда-то богатый город Тихий-Омут.

Вечер стоял тихий, теплый, благоухающий свежими веяниями не жаркого лета, полный очарования, как нежная колыбельная песенка. Солнце было уже низко: багряно-желтый круг его почти касался мглисто-синей черты горизонта; темно-лиловые тучки с золотыми краями были разбросаны по розовому небу заката. Все небо заливали восхитительно мягкие переливы голубых, алых и палевых оттенков; узкие полоски тонких облачков желтели и белели на нем, как прилипшие к нарядному платью засохшие стебли. Прощальные солнечные лучи убирали в пурпур бедные городские лачуги. Серая пыль иногда подымалась от набегавшего ветра, влеклась по немощеным улицам, и тихонько ложилась на землю.

Я вышел на обрывистый берег реки. Откосы другого берега начинали терять свои ярко-пунцовые краски; только верхи крутых обрывов еще сверкали темно-красною, как медь, глиною. Внизу слегка дымился туман, еще почти не видный, заметный лишь по тому, как скрадывались им очертания берега: словно прильнула река близко-близко к обрывистым берегам, и, тая, целовала их, и таял угрюмый берег, целуя журчащую воду.

Глинистая тропинка бежала между откосами берега и широкими полями.

Кусты ползли вниз по откосам, цепляясь за землю изогнутыми ветвями и схватываясь ими друг с другом, словно сгорбленные старушки, тихо ползущие в гору. Становилось в воздухе свежее.

Берег понижался. В прозрачной полумгле, которую ласково бросали на меня ивы с пониклых ветвей своих, меня обнимала нежная прохлада; воздух вливался в грудь, как сладкий напиток, возбуждающий трепет сил и жажду жизни, навевающий отрадные мечтания. Легкая задумчивость овладела мною.

Не знаю отчего, но на груди природы, Лежит ли предо мной полей немая даль, Колышет ли залив серебряные воды.

Иль простилает лес задумчивые своды, В душе моей встает неясная печаль...

А вот и он, маленький чтец. Лицом к реке, под ивою, прислонясь к ее стволу спиною и рассеянно глядя вдаль, сидел тоненький мальчик в ситцевой рубахе и помятой шапке. Ему по лицу можно было дать лет тринадцать; он был, очевидно, мал для своего возраста. На бледном, нервно-подвижном лице, слегка смуглом и загорелом мечтательно теплились кроткие карие глаза. Так они пристально смотрели куда-то далеко, что мальчик и не видел меня, даже когда совсем близко подошел я к нему.

Он говорил стихи на память, и, сложив руки на коленях, слегка покачивался взад и вперед. Говорил он их задушевно и просто, как будто это были не чужие для него слова. Было так странно видеть этого босого мальчугана, который читает стихи, вряд ли ему вполне ясные.

Она - всегда немая Галатея, А я - страдающий, любя, Пигмалион...

Закончил мальчик и повел вперед сжатыми руками.

Я молча стоял сбоку, немного позади его. Он повернулся, бросил на меня рассеянный взгляд, приметил меня и быстро вскочил на ноги.

Хорошо ты читаешь, молодец! - сказал я.

Он покраснел и молчал. Видно было, что ему хочется уйти. Но я решил как-нибудь удержать его. Невдалеке от реки я заметил небольшой домик, старенький, погнувшийся, с небольшими, тусклыми окнами.

Ты не здесь ли живешь? - спросил я, показывая на эту лачугу.

Да, - тихо ответил мальчик.

Это был самый крайний дом подгородной слободы Подолешья, населенный бедным людом. На плетне, которым обнесен был двор, я увидел растянутые сети. У берега виднелась лодка, привязанная не прочною, с узлами, бечевкою к тому дереву, под которым мы стояли.

А это - твоя лодка? - спросил я.

Отцова, - ответил мальчик.

А ты с нею справишься? Мальчуган легонько усмехнулся.

Справлюсь, что ж, - сказал он.

Так прокати меня по реке. Я тебе заплачу, - сказал я. Мальчик глянул на меня и ответил:

Ладно, вот только у отца спрошусь.

Он побежал в избу. Через минуту на пороге ее показался хозяин, -

маленький, тощий человек с мочальною бородкою и смирною улыбкою на бледном лице. Он подошел ко мне, кланяясь с некоторым подобострастием. Я и ему сказал, чего хочу. Он вызвался сам сесть со мною. Я отказался.

Справимся с мальчуганом, - сказал я.

Тогда он суетливо задвигался по двору, покрикивая на сына:

Ну живей, живей, Лелька, пошевеливайся.

Лелька побежал в сарай за веслами, потом в избу, собрался в миг, -

и выбежал ко мне. Вот уселись мы вдвоем на узеньких и неудобных беседочках лодки; вода тихо зашумела под веслами. Мы плыли вниз по течению.

Я скоро взял у мальчика весла, и стал посреди лодки. Мальчик не обнаруживал большой охоты говорить, и вначале только отвечал на вопросы. Но мало-помалу мы разговорились.

Любишь ты стихи? - спросил я.

Люблю, - ответил он, слегка краснея, и прибавил вдруг, засмеявшись и весело взмахнув головою: - я много стихов знаю.

Учишься где-нибудь? - опять спросил я.

Учусь, как же, - в городское училище хожу. Прежде ходил в приходское. Кончил там, - отец меня сперва хотел к сапожнику отдать в ученье,- а я ему говорю: я лучше, говорю, в городское училище поступлю, там тоже мастерская есть. Ну отец и согласился. Я в поступил в училище, и в столярную стал тоже ходить, у нас при училище есть столярная. Теперь еще два года остается.

Меж тем вечерняя мгла сгущалась внизу, и только на небе еще теплились розоватые потухающие отблески догоравшего дня. Плеск весел по воде раздавался мягко и звучно. Было тихо, - мы тихо разговаривали, берега медленно двигались, течение несло нас вперед.

Берега раздвинулись, река разлилась вдвое шире, заструилась ленивей и глаже; перед нами легла сероватая гряда камней, мельничная запруда. Все слышнее и слышнее доносилось до нас журчание воды, которая, лениво переливаясь через плотину, падала на фашинник и камни. Мы подъехали близко к запруде, - и повернули назад. Опять береговые тени побежали навстречу взмахам весел.

Я попросил мальчика прочесть мне еще какие-нибудь стихи. Он сперва застыдился, но потом все-таки прочел мне два стихотворения, - из Лермонтова и Некрасова. Мне стало грустно; рассеянно слушая, вспоминал я, что все подростки, все юноши, которых я встречал, предпочитали стихи с печальным содержанием.

Он помолчал.

А вот, я вам еще скажу стихи, - промолвил он, слегка дрогнувшим голосом, почему-то смущаясь больше прежнего.

Прочти, милый, - сказал я, - ты хорошо читаешь. Он сказал незнакомое мне стихотворение. Сначала голос его был робок и тих, но мальчик быстро справился со своим волнением. Стихи были слабы по форме, но подкупали искренностью и свежестью чувства.

Чьи же это стихи? - спросил я, когда он кончил. Мальчик покраснел, замялся, поежился и сказал тихонько:

Мои. Самодельные, - прибавил он, и глянул на меня смущенными и смеющимися глазами.

Вот как! - сказал я с удивлением, - так ты, брат, сочинитель!

Да. Только вы отцу не сказывайте, что я вам читал.

Да уж так. Пожалуй, опять достанется.

А уж доставалось?

Мальчик помолчал немного, - и начал рассказывать по порядку:

Сочинять-то стихи я давно начал, а только показать их некому было.

Вот в прошедшую зиму я и надумал, дай, думаю, покажу их учителю. Ну, он прочел, - ничего, похвалил, - говорит, надо работать, ты, говорит, можешь научиться хорошие стихи писать. Стал мне книжки давать. Вот от него и другие наши учителя узнали. Ну, вот, раз и вышло так, что меня батюшка по священной истории урок отвечать вызвал, а я не выучил в тот раз. И совсем не от стихов, а вовсе другая причина была. А батюшка и говорит: ты, говорит, только стихи сочиняешь, а уроков не учишь; еще и на нас, может быть, спасквили пишешь, говорит; погоди, говорит, вот я уже твоему отцу скажу. Отец у него печи тогда как раз чинил. Вот батюшка ему в тот же день на меня нажаловался.

Он опять помолчал, внимательно посмотрел на меня, и продолжал:

Ну, мне от отца шибко попало. Взялся, говорит учиться, - это отец мне говорит, - так учись, а глупостями не занимайся. Денег-то у меня нет, говорит, шальных, чтобы Ты попусту в школе околачивался, к шорнику, говорит, отдам в ученье, коли еще чуть что. А коли в школу, говорит, хочешь ходить, так о пустяках и не думай. И взял все мои тетрадки со стихами, да и пожег.

Он досадливо и стыдливо нахмурился при этих словах: видно было, что он сильно жалел об этих пожженных тетрадках.

Так как же ты теперь? - спросил я.

А теперь я потихоньку пишу, и никому не показываю. Становилось все темнее, надвигалась ночь. Мне было грустно и странно смотреть на этого мальчика. Что из него выйдет? Мечта представляла мне угол сарая, полуосвещенный отблесками тонких солнечных лучей, пыльными спицами бегущих из многочисленных щелей в стенах и в потолке; там, на сене, мальчик с пылающим лицом и с блестящими глазами; в руках у него карандаш и тетрадка;

взволнованно дышит грудь, озабоченное лицо выдает тайну недетского напряжения мысли. Не преждевременно ли это напряжение? Не бесплодно ли оно?

Или и точно это сила, стремящаяся найти себе исход в свободной деятельности, - сила, которая победит препятствия?

Лодка причалила к берегу возле городского бульвара. Я молча вышел из лодки на шаткие доски, прилаженные для прачек, и опустил в Лелькину руку две серебряные монеты. Он весело поблагодарил меня, сунул деньги, не поглядев на них, в карман, уселся, и веслом отпихнул от берега лодку.

Плеснули весла, жалобно зароптали речные струи, плещась и разбегаясь, и повлекли за собою, в мглистый туман, остроносый челнок.

Покойной ночи, - крикнул мне Лелька с реки, заметив, что я еще стою на берегу.

См. также Сологуб Федор - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Маленький человек
I Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; же...

Мелкий бес - 01
Роман Я сжечь ее хотел, колдунью злую I После праздничной обедни прихо...

Ослепляя блеском,
Вечерело в семь.
С улиц к занавескам
Подступала темь.
Люди — манекены,
Только страсть с тоской
Водит по Вселенной
Шарящей рукой.
Сердце под ладонью
Дрожью выдает
Бегство и погоню,
Трепет и полет.
Чувству на свободе
Вольно налегке,
Точно рвет поводья
Лошадь в мундштуке.

Анализ стихотворения «Нежность» Пастернака

Любовная лирика Бориса Леонидовича Пастернака многозначна и метафорична. «Нежность» посвящена его первой жене.

Стихотворение написано в 1928 году. Его автору — 38 лет, и это короткое время, когда советская власть принимает его творчество снисходительно, почти благосклонно. Он женат на художнице Евгении Лурье, в семье растет сын. Колкая на словах, сторонница совместного ведения хозяйства без каких-либо исключений, чуть ревнивая к его успеху, жена невольно создавала напряжение в их отношениях. Бытовая неустроенность делала обстановку еще нервознее. Оставалось всего несколько лет до того момента, как этот брак будет разрушен. И сделает это сам Б. Пастернак. Он ждал от нее не только само собой разумеющейся верности, но и веры — в него, в его искусство. Естественность и взаимопонимание — вот что казалось ему основой доверительных отношений. Образ первой встречи, бережно хранимый поэтом, берег этот брак. Впрочем, после разрыва они продолжали вести переписку друг с другом, и в одном из писем Е. Лурье признавалась, сколь дорога ей жизнь и судьба Б. Пастернака.

Безличные синтаксические конструкции акцентируют внимание читателя не на действии, а на состоянии, которое они вызывают: ослепляя, вечерело. «Свободе вольно», по сути, тавтология. «Чувству на свободе» — лирический герой свободен не внешне, а внутренне. Возможно, есть тут и некая горькая ирония, герой знает, что и за движениями его души идет своеобразная слежка, идет незримое противостояние двух воль: его и ее. «Страсть с тоскою» ищет себе новых жертв, вся Вселенная, по мысли поэта, в ее невидимых сетях. Бытовая зарисовка несколькими штрихами рисует город: с улиц к занавескам, вечерело в семь.

Мундштук — часть конской упряжи. Эта деталь весьма болезненна для лошади, учит ее безусловной покорности через боль. А в неопытных руках и вовсе становится пыткой. «Рвет поводья»: понукаемая властным всадником, вне себя от боли, лошадь пытается его сбросить, встает на дыбы, но избавиться не может. Олицетворения: подступала темь, страсть водит рукой. Сравнения: люди — манекены, чувство, точно лошадь. Ритм задыхающийся. «Бегство, погоня, трепет, полет» — пожалуй, квинтэссенция ощущений поэта от этих отношений.

Творчество Б. Пастернака — явление в отечественной поэзии первой половина XX века. Умение сочетать экспрессию с выверенной формой, глубину содержания и психологизм характерно и для стихотворения 1928 года «Нежность».