Русские кулачные бои: Главное мужское развлечение Масленицы. Как родились кулачные бои

Во все времена и во всех культурах кулачный бой считался достойным и популярным спортом. В Древней Греции кулачный бой включали в программу Олимпийских игр. На Руси же традиция рукопашного боя существовала издревле. Славяне всегда были известны Европе как сильные и умные воины: мужчины из любого сословия и любого рода занятий с самого детства обучались ратному делу.

Основные правила

Экипировка бойца

Подготовка к бою

Пляска горбатого

Проход и задирание противника

Как и куда били

Надежи

Сцеплялка-свалка

Стенка на стенку

Сам на сам

Запрет кулачного боя

В Древней Руси часто проводились кулачные бои.Существовади они в России начиная с глубокой древности до начала XX века. Помимо развлечения, кулачный бой был своеобразной школой войны, развивающей у народа навыки, необходимые для защиты Родины. Для обозначения состязаний кроме термина «кулачный бой» использовались такие как: «кулачки», «бойовище», «навкулачки», «кулачная бойка», «бойка».

История

В России существуют собственные традиции боевых единоборств. Славяне были известны всей Европе как доблестные войны.Так как войны на Руси были частым явлением, каждому мужчине следовало владеть ратными навыками. Начиная с самого раннего возраста дети с помощью разнообразных игр, таких как «царь горы», «на ледяной горке» и «куча-мала», борьбы и метания постепенно приучались к тому, что нужно уметь постоять за Родину, семью и самих себя. Когда дети становились взрослыми, игры перерастали в настоящие поединки, известные как «кулачные бои».

Первые упоминания о таких поединках были сделаны летописцем Нестором в 1048 году:
« Себо не погански ли живемъ… нравы всяческими льстими, превабляеми отъ Бога, трубами и скоморохи, и гусльми, и русальи; видимъ бо игрища уточена, и людей много множество, яко упихати другъ друга позоры деюще отбеса замышленаго дела. »
Правила и виды кулачного боя

Кулачные бои обычно проводились по праздникам, а разгул боёв начинался во время Масленицы. По количеству участников они делились на: «улица на улицу», «деревня на деревню», «слобода на слободу». Летом бой проходил на площадях, зимой - на замёрзших реках и озёрах. В боях участвовал и простой народ и торговцы.

Существовали виды кулачного боя: «один на один», «стенка на стенку». Считающийся видом кулачного боя «сцеплялка-свалка», в действительности - самостоятельное единоборство, русский аналог панкратиона, бой без правил.

Самый древний вид боя - «сцеплялка-свалка», который часто назывался «сцепным боем», «свалкой врассыпную», «свальным боем», «сцепельной схваткой». Представляла собой противостояние бойцов, дравшихся без соблюдения строя каждый сам за себя и против всех. По упоминанию Н. Разина: «Здесь нужно было обладать не только ловкостью и сильным ударом, но и особым хладнокровием».

Самым распространённым видом кулачного боя был «стенка на стенку». Бой делился на три этапа: сначала дрались мальчишки, после них - неженатые юноши, а в конце стенку ставили и взрослые. Не разрешалось бить лежачего или присевшего, хватать за одежду. Задача каждой стороны состояла в том, чтобы обратить сторону противника в бегство или хотя бы заставить отступать. Стенка, проигравшая «поле» (территорию на которой шёл бой), считалась побеждённой.У каждой «стенки» был свой руководитель - «вожак», «атаман», «боевой староста», «предводитель», «старый чоловик», который определял тактику боя и подбадривал товарищей. У каждой из команд также существовали бойцы «надежы», которые предназначались для того, чтобы разорвать строй противника, вырывая оттуда сразу несколько бойцов. Против таких воинов использовалась специальная тактика: стенка расходилась, впуская «надежу» внутрь, где его ожидали специальные бойцы, и сразу смыкалась, не давая проход стенке противника. Воины, встречавшие «надежу» были опытными мастерами боя «сам на сам».

Признаюсь, что драки не люблю, и бокс, как вид спорта, не понимаю. Но поскольку День защитника Отечества празднуется в этом году на масляной неделе решил рассказать о старинной русской забаве - кулачных боях. Своеобразная связь между этими праздником и увеселением все же есть.

Эпиграф:
«Городские ведут бой с хитростями… выдвинут из своей «стенки» против груди слобожан пяток хороших бойцов, и когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом…»

Максим Горький
роман «Жизнь Матвея Кожемякина»

Кулачный бой - праздничное развлечение парней и молодых мужчин, потеха, представляющая собой рукопашное состязание без применения оружия, то есть, бой кулаками.
Славяне издавна были известны как доблестные воины, и поскольку междоусобицы и войны на Руси были привычным явлением, каждому мужику нужно было владеть ратными навыками.
Показать свою удаль, силу и даже военные хитрости позволяли как раз традиционные кулачные бои. Они устраивались зимой и на святки, и на Масленицу, но предпочтение отдавалось масляной неделе из-за ее общего разгульного характера. После обильных застолий народ отправлялся, как говорили, «блины вытряхивать», и мужская часть населения с удовольствием показывала перед всеми свою удаль и молодечество. Кулачные бои также называли «кулачки», «бойовище» или «бойка».

Евгений Штыров Масленица.

Кулачный бой

Богатырская Россия
У тебя желанье есть –
Люд честной потешить силой,
Душу русскую отвесть.

Свистни сочно, залихвасто,
В чисто поле позови,
Выводи сынов вихрастых
На кулачные бои.

Языкастая Россия,
Их покличь раным-ранО!
Выйдут ушлые, босые,
Подбоченясь озорно.

И пойдут стеной на стенку
Удалые мужики.
Кто под дых, кто под коленку
Раздавая тумаки,

По загривку, в упоенье,
Только слышно «э-эх» и «ох»,
И досадное пыхтенье
Вдрызг расквашенных носов.

Сыплют крошевом зубовным,
(Развлеченьице – под стать!)
Вспоминают крепким словом
Душу, Господа и Мать!

«Эх, ты, силушка родная,
Выручай, ядрёна вошь!» –
И молотят, подминая:
«Врёшь, вражина, не возьмешь».

Лепота – поднять героя
У девчонок на виду
И кружить над головою:
«Осторожней, зашибу!»

Бросить вниз, как сноп пшеничный,
Зыркнуть гордо, свысока,
И набычиться вторично
На встающего врага.

Разнимать бойцов не нужно,
Вот закончат обмолот,
И пойдут, обнявшись дружно.
Им не нужен укорот.

Только пришлые вздыхают:
«Ты попробуй их пойми,
Что за невидаль такая
Рукопашные бои?»

Не понять им, в чём охотка?
Горячат младую кровь
Пляска, водка да молодка,
Да к побоищам любовь!

Борис Кустодиев Кулачный бой на Москва-реке 1897 г.

История

Кулачные бои сопровождали празднества на Руси с глубокой древности и практически до начала XX века. Первые упоминания о таких поединках сделал летописец Нестор в 1048 году, причем написал он, что игрища с множеством людей, которые «упихати другъ друга и позоры деюще» и что все это «от беса замышленаго дела». Слова «от беса» являлись после основным доводом запрета этих игрищ.

Кулачные бойцы. Русский лубок конца XVIII века.
Удалые-молодые (Кулачные бойцы). Русский лубок середины XVIII века.

Славяне считали покровителем боевых искусств Перуна, которому и посвящали «показательные выступления» и ратные состязания. После крещения Руси началась борьба с этими языческими обрядами. В 1274 году митрополит Кирилл на Соборе во Владимире призывал «позоры некакы бесовскые творити, с свистанием и с кличем и с воплем съзывающие некы скаредные пьяница и бьющеся дрекольем по самые смерти и взимающе с убиваемых порты» и постановил участников кулачных боев отлучать от церкви, а убитых не отпевать.
Тем не менее, традиция народная продолжалась. В Новгороде кулачные бои часто проходили на Великом мосту, соединявшем новгородский Детинец с Торговой стороной, в Москве с XIV века был известен Великий луг, а с XVI века кулачные бои устраивались в Государевом саду за Москвой-рекой, напротив Кремля, на месте знаменитого Царицына луга.
Широко распространёны были кулачные бои при царе Иване IV Грозном, хотя духовенство по-прежнему считало кулачные бои «богомерзкой забавой» и карало «кулачников» наказаниями. В 1636 году патриарх Иосаф писал, что «на праздниках многие люди в толпе ставятся и бывают бои кулачные великие и до смертного убойства».

Михаил Песков.Кулачный бой при Иване IV.

9 декабря 1641 года царь Михаил Фёдорович издал указ, по которому если «всякия люди учнутъ биться в Китае, и в Беломъ каменномъ городе и в Земляномъ городе, тех людей имать и приводить в земский приказъ и чинить наказанье». Указы о запрете кулачных боев были изданы также 2 ноября 1684 года и 19 марта 1686 года. В них участникам назначались наказания в виде денежных штрафов, битья батогами и даже «ссылка въ украйные городы на вечное житье». Однако кулачные бои продолжали существовать, но участники стали выбирать сотских и десятских, которые следили за правилами боя.
Императору Петру I нравилось устраивать кулачные бои, «дабы показать удаль русского народа».
Историки считают, что рукопашный бой сыграл важную роль в победе над шведами под Полтавой 27 июня (8 июля) 1709 года.

Кристиан Готтлиб Гейслер Кулачный бой (гравюра).

Его внук Пётр II Алексеевич большую часть своего времени посвящал кулачным боям. С XVIII века в русской армии система военно-физической подготовки включала обязательный кулачный бой.
Но и после этой победы церковь указом от 24 июля 1726 года запретило бои, как «зловредную потеху». Императрица Елизавета Петровна, узнав о жестоких боях на Миллионной улице, в 1751 году приняла постановление, запрещающее проведению боев в Санкт-Петербурге и Москве.
А при Екатерине II кулачные бои вновь стали пользоваться большой популярностью. Ее фавориты, братья Григорий и Алексей Орловы постоянно участвовали в кулачных боях и часто выходили победителями.
Николай I в 1832 году вновь запретил кулачные бои «как забавы вредныя», а после 1917 года эти бои отнесли к пережиткам царского режима и совсем исчезли. В 1990-х годах XX века стали возрождаться школы славянских боевых искусств, которые включали в свою программу и кулачный бой.

Николай Голиков Песня про купца Калашникова. 1955 г.

Подготовка

Команды «кулачников» составлялись по социально-территориальной принадлежности людей, в них принимали участие обычно простой народ и торговцы. Друг с другом могли биться две деревни, два конца одного села, жители разных слободок, улиц или мануфактур, заводов.
К бою готовились за одну-две недели: выбирали место для битвы, договаривались о правилах игры и количестве участников, выбирали атаманов. А «кулачники» тем временем тщательно готовились к бою – парились по несколько раз в неделю в банях, старались больше есть мяса и хлеба, которые, по поверью, придавали бойцу силу и смелость.

Кулачный бой. Русский лубок конца XVIII века

Многие использовали различные магические приемы, в том числе советы ворожей и заговоры, для увеличения храбрости и мощи. В одном из русских старинных лечебников историк А. Грунтовский нашел вот такой совет: «убей змею черную саблей или ножом, да вынь из нее язык, да вверти в тафту зелену и в черную, да положи в сапог в левый, а обуй на том же месте. Идя прочь, назад не оглядывайся, а кто спросит, где ты был, ты с ним ничего не говори».
Разгул боёв начинался обычно во время Масленицы.

Виктор Васнецов Кулачный бой. Иллюстрация к поэме М.Ю.Лермонтова "Песня про купца Калашникова".

Кулачный бой

Так во все бывало времена -
Без сражений жизнь казалась скучной,
Мужикам всегда нужна война,
Если не война, то хоть "войнушка".

На Руси народною борьбой,
Лучшей молодецкою забавой
Слыл всегда лихой кулачный бой,
Проводимый с соблюденьем правил.

Правил было в общем-то не много:
Драться можно лишь на кулаках,
Бить "лежачих" запрещалось строго
И не наносить ударов в пах.

Нет, не из корысти или мести
Мужики встречались там в бою,
Бились благородно, честь по чести,
Чтобы удаль показать свою.

Федор Солнцев Кулачный бой. 1836 г.

Виды

Кулачные бои в России могли проходить на кулаках или на палках, но чаще выбиралась борьба на кулаках. Бойцам полагалось специальное обмундирование: толстые, подшитые куделью шапки и меховые рукавицы, которые смягчали удар. Бои на кулаках проводились обычно тремя способами: «сам на сам», «стенка на стенку» и «сцеплялка – свалка».

Иван Билибин Иллюстрация к "Песня про купца Калашникова" 1938 г.

«Сам на сам» был самым почитаемым видом боя, он мог организовываться специальным человеком, а мог быть и стихийным. В первом случае бой назначался на определённый день и время, а вторая разновидность проходила обычно во время ярмарок и праздников, там, где собирался народ. Иногда такие поединки при надобности служили для подтверждения правоты ответчика в судебном деле. Этот способ доказать свою правоту назывался «поле» и был упразднен после смерти Ивана Грозного. М.Ю.Лермонтов описал один из таких боев в своей «Песне о купце Калашникове».

Михаил Малышев "И опричник молодой застонал слегка, закачался… упал замертво…" Иллюстрация к поэме М.Ю. Лермонтова "Песня про купца Калашникова". Рисунок XIX века

«Стенка на стенку» был самым распространённым видом кулачного боя. При битве «стенка на стенку» бойцы выстраивались в один ряд и должны были удержать его под давлением «стенки» противника. Задача каждой стороны состояла в том, чтобы обратить сторону противника в бегство или хотя бы заставить отступать. У каждой «стенки» был свой руководитель, его называли «вожак», «атаман», «боевой староста» или «предводитель». Он обычно определял тактику боя и подбадривал участников.
В бою использовались различного рода тактические приемы, известные на войне. «Кулачники» держали фронт, шли «клином-свиньей», меняли бойцов рядами, отступали в засаду и т.п. У каждой «стенки» были бойцы «надёжи», которые обычно разрывали строй противника, вырывая оттуда сразу несколько бойцов. Против таких воинов использовалась специальная тактика: стенка расходилась, впуская «надёжу» внутрь, где его уже ждали опытные мастера боя «сам на сам», и сразу смыкалась, не давая проход стенке противника. Бой кончался при прорыве стенки противника и бегстве «врага».

Вячеслав Морокин Купец Калашников. 1972 г.

«Сцеплялка-свалка» является вторым, самым древним видом кулачного боя. Его часто называли – «сцепным боем», «свалкой врассыпную», «свальным боем», «сцепельной схваткой». Участник выбирал себе противника по силе и не отступал до полной победы, после чего «сцеплялся» в битву с другим. Здесь участник дрался каждый сам за себя и против всех. Историк Н. Разин писал, что при «сцеплялке-свалке» «нужно было обладать не только ловкостью и сильным ударом, но и особым хладнокровием».

Л.А. Фомичев Песня про купца Калашникова. 1983 г.

Правила

Русский кулачный бой, в отличие от драки, шел с соблюдением определенных правил.
Использовали только удары кулаками - «что нельзя сжать в кулак, то не кулачный бой». Бить можно было в любую часть тела выше пояса, но старались попадать в голову, в солнечное сплетение («в душу») и под рёбра («под микитки»). Использовать любое оружие было строго запрещено, кастеты, которые прятали в кулаках, тоже считались оружием, за их использование строго наказывали. Запрещалось также продолжать поединок на земле (борьба в партере).
Правила также гласили: не бить лежачего или присевшего, не хватать за одежду, не наносить удары с тыла (биться только лицом к лицу), не биться по увечному» и «не бить мазку», то есть в случае появления у противника крови необходимо прекратить с ним бой. Но, несмотря на строгие правила, поединки иногда заканчивались плачевно: участник мог получить увечье, и бывали даже смертельные исходы.

В.Тараканова Калашников убил Кирибеевича. Иллюстрация к поэме М.Ю.Лермонтова "Песня про купца Калашникова".

Важным моментом правил было то, что его участники всегда принадлежали к одной возрастной группе. Это делалось для того, чтобы соблюдать равенство сил сторон.
Бой начинался с прохода бойцов в окружении подростков по деревенской улице на поле битвы. На поле участники становились двумя стенками - командами друг против друга, демонстрируя себя перед противником, слегка задирая его, принимая воинственные позы, подбадривая себя отдельными выкриками. В это время на середине поля дети и подростки устраивали "сцеплялку-свалку", показывая свою готовность к будущим боям.
Затем раздавался крик атамана, за ним рев, свист, крик: "даешь боя" и начинался сам бой. Наблюдавшие за кулачным боем старики обсуждали действия кулачников и давали советы. После боя традиционно устраивалась общая веселая попойка всех участников.

Апполинарий Васнецов Разъезд с кулачного боя. 1900-е г.

Кулачный бой

В зимний праздник в отведенном месте,
Собрался на бой честной народ,
Были здесь и взрослые, и дети,
И простые люди, и "бомонд".

Поначалу, на "затравку" просто
Выбежала в поле ребятня,
И под смех и поощренье взрослых
Разгорелась детская возня.

Несмотря на ветер и мороз,
Постепенно страсти накалились
И уже не в шутку, а всерьёз,
За мальчишек взрослые вступились.

Городской народ и слобода
Стенкой против стенки встали плотно,
Каждая из стенок в три ряда,
В каждом из рядов - бойцов до сотни.

Хоть бойцы азартны и бесстрашны,
Но еще в заминке силачи,
Прежде, чем сцепиться в рукопашной,
Надо им себя разгорячить.

Начал горожанин-пересмешник,
Бойко зачесал он языком,
Выдавая шутки и насмешки,
Вперемешку с сочным матерком.

Слобожанин дал ему по шее,
Ну, а тот - тычком ответил всласть,
Сразу же пришли ряды в движенье,
Сдвинулись и битва понеслась...

Всю картину не окинешь взглядом,
"На грудки" сцепились мужики,
Это сотни поединков сразу,
Лишь мелькают лица, кулаки...

Здесь борьба без жалости и страха,
Потому участник каждый бьет
Своего противника с размаху
В голову, под ребра и в живот.

Кровь из носа, выбитые зубы
И увечья здесь совсем не редки.
Это - ожидаемая грубость,
Битвы неизбежные издержки.

Главная задача поединка -
С поля боя вытеснить "врага",
Разорвать его рядов единство,
Обратить противника в бега.

Каждый из бойцов силен и смел,
И в боях поднаторел, но все же
Самые умелые из всех
Те, кого зовут "боец-надежа".

Держат до поры их про запас,
Берегут на самый крайний случай,
Лишь, когда в сражении стенка сдаст,
В бой вступают лучшие из лучших.

Фёдор-Каланча - задира редкий
(И дана же сила мужику!)
Борода до пояса у Федьки,
Кулаки пудовы - по горшку.

Как пошел крушить он влево-вправо,
Просто любо-дорого смотреть,
Для него сраженье лишь забава,
Право слово - истинный медведь...

Что за развеселая потеха
Наблюдать лихой "стеношный" бой,
Сколько криков, свиста, взрывов смеха
Меж толпы, следящей за борьбой!

Наконец, бойцы угомонились,
(слабожанам в схватке повезло)
Сразу же "враги" и помирились
Без обиды и не помня зло.

Снегом лица потные обмыли,
Бой повспоминали - что, да как,
Дружно самокрутки посмолили
И толпой направились в кабак...

Дмитрий Холин Зимняя забава. Кулачный бой. 2007 г.

Послесловие

Историки пишут, что кулачные бои воспитывали у мужчин такие необходимые качества, как выносливость, способность выдерживать удары, стойкость, ловкость и мужество. Участие в таком бое считалось делом чести каждого парня и молодого мужчины. Подвиги бойцов восхвалялись на мужских пирушках и нашли свое отражение в песнях и былинах.
В «Повести временных лет» рассказывается история Кожемяки, убившего перед поединком с печенегом голыми руками быка, а после этого победившего и самого печенега.
В литературе тоже встречаются описания кулачных боев. Тот же Лермонтов в «Песне про купца Калашникова» описывает кулачный поединок между любимым опричником царя Ивана Грозного Кирибеевичем и купцом Калашниковым, который победил, отстояв честь жены, оскорблённую опричником, но был казнён. Сергей Тимофеевич Аксаков описал в «Рассказе о студенческой жизни» увиденные им кулачные бои на льду озера Кабан в Казани, а Максим Горький в романе «Жизнь Матвея Кожемякина» описал кулачный бой, который видел в Нижнем Новгороде.

Иван Елусов Кулачный бой. 2007 г.

Источники - Википедия и сайт Российского этнографического музея.

Русские писатели XIX века не любили предпринимателей, не интересовались ими и не хотели о них писать - а если уж писали, то получалось известно что: мошенник Чичиков и жулик Германн. В очередном выпуске рубрики «Всевидящее око русской литературы» Светлана Волошина рассказывает о незавидной судьбе предприимчивости в русской классике.

Предприимчивость как ценность, свойство характера и образ действия, пожалуй, последнее, что ассоциируется с идеями и персонажами русской литературы. Духовность, самоотверженность, высокая любовь, верность и предательство, одиночество в толпе, агрессия и мертвящее влияние социума - все эти темы традиционно считались достойными описания и художественного анализа; многое же, калибром поменьше, записывалось в мелкотемье и могло претендовать на освещение разве что в фельетонной литературе.

Вообще предприимчивость, деловая активность, «находчивость, соединенная с практичностью и энергией» (как подсказывает словарь) - качество принципиально недворянское, и оттого писателями-дворянами презираемое и считавшееся недостойным описания. Учитывая же, что большая часть писателей XIX века принадлежали именно к дворянскому сословию, не приходится удивляться, что предприимчивые и положительно-активные герои в русской литературе - зверь редкий до экзотичности, хищный и малосимпатичный. К тому же (если продолжать неуклюжую метафору) где этот зверь обитает и чем живет - не совсем понятно: авторы в естественной среде обитания его явно не наблюдали.

О предприимчивости героев литературы XVIII века говорить не приходится: если исключить переводные повести, то ни трагедии классицизма с их жесткой нормативностью конфликта и выбором героев, ни тем более сентиментализм с известной сосредоточенностью на чувствах и чувствительности с предприимчивыми персонажами дела не имели. Комедии же (и примыкающий к литературе корпус сатирической журналистики времени Екатерины II) объяснимо сосредоточивались на особенностях и пороках тогдашнего русского общества, среди которых предприимчивость если и числилась, то где-то в далеком конце, после взяточничества, пьянства, невежества и прочих печально известных реалий.

Романтизм имеет к предприимчивости еще меньше отношения: невозможно представить Печорина, строящего схемы быстрого развития сельского хозяйства на Кавказе или обдумывающего хитрую аферу. О предприимчивости литературных героев можно говорить начиная с (условно) реалистического направления. Кроме того, учитывая, что литература все же имеет некое отношение к «реальности», стоит упомянуть и об историческом контексте. Сфера приложения практического живого ума была довольно ограниченной: успех в военной службе предполагал жесткий набор качеств и условий - знатности, состояния родителей, храбрости, щедрости, следования определенному кодексу поведения. Чиновничья служба трактовала предприимчивость весьма определенно - как карьеризм, средством к которому не в последнюю очередь была лесть начальству и угодливость (отсюда хрестоматийное «служить бы рад, прислуживаться тошно»).

Третий путь - придворная карьера - еще теснее был связан с понятием предприимчивости как лести, угодливости даже в мелочах - удачного слова или жеста в нужный момент. Идеал такой предприимчивости - известный Максим Петрович из «Горя от ума»:

...он не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!..

Сурьезный взгляд, надменный нрав.

Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб:

На куртаге ему случилось обступиться;

Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Изволили смеяться; как же он?

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдругорядь - уж нарочно,

А хохот пуще, он и в третий так же точно.

А? как по вашему? по нашему - смышлен.

Упал он больно, встал здорово.

Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?

Кто слышит при дворе приветливое слово?

Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?

Максим Петрович! Шутка!

В чины выводит кто и пенсии дает?

Максим Петрович. Да! Вы, нынешние, - нутка!

Что касается быстрого способа зарабатывания денег, то для бедных представителей благородного сословия и разночинцев путей было немного, и первый из них - игра в карты. Таким предприимчивым приобретателем был Германн из «Пиковой дамы» Пушкина, «сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал», живший «одним жалованьем» и не позволявший себе «малейшей прихоти». Однако анекдот о трех картах стал для Германна роковым соблазном, как предсказание трех ведьм для Макбета. Для того чтобы узнать секрет старой графини, Германн, как известно, соблазнял ее воспитанницу Лизу, обманом проник в дом, угрожал старухе пистолетом (незаряженным), и после ее смерти все же добился заветных трех карт. Эта предприимчивость стоила Германну и нажитого им состояния, и рассудка.

И если полуромантического Германна можно отнести к предприимчивым персонажам с определенными оговорками (не был ли он просто авантюристом, одержимым идеей быстрой наживы?), то безукоризненным и чуть ли не единственным в русской литературе образом, главной чертой которого является предприимчивость, можно назвать Чичикова из «Мертвых душ». Суть аферы Павла Ивановича, задумавшего скупить крестьянские «души» до подачи очередной «ревизской сказки» и заложить их, получив с государства деньги как за живых, известна всем со школьных лет. Договариваясь о покупках, Чичиков выступает отличным психологом: его тон, манеры и аргументы полностью зависят от характера помещика-продавца. Он обладает «обворожительными качествами и приемами» и знает «в самом деле великую тайну нравиться». Он проявляет и редкую предприимчивость в общении с самым хищным сословием, чиновниками - и одерживает верх:

«Когда проходили они канцелярию, Иван Антонович кувшинное рыло, учтиво поклонившись, сказал потихоньку Чичикову: «Крестьян накупили на сто тысяч, а за труды дали только одну беленькую».

«Да ведь какие крестьяне», отвечал ему на это тоже шепотом Чичиков: «препустой и преничтожный народ, и половины не стоит». Иван Антонович понял, что посетитель был характера твердого и больше не даст».

Гоголь сообщает читателю, что Чичиков обладал исключительной практичностью с самого детства: «оказался в нем большой ум... со стороны практической».

«Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, - признак подступающего голода, - он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззадоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом».

Павлуша дрессировал мышь, которую «продал потом... тоже очень выгодно»; после, чтобы получить выгодное место на службе, он искал и обнаружил слабое место своего начальника («которые был образ какой-то каменной бесчувственности») - его «зрелую дочь, с лицом... похожим на то, как будто бы на нем происходила по ночам молотьба гороху». Став ее женихом, Чичиков вскоре получил лакомую вакантную должность - и «о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило». «С этих пор пошло легче и успешнее», - сообщает о герое Гоголь, и в конце «Мертвых душ» мы читаем об успешной предпринимательской (в широком смысле) деятельности Чичикова на поприще взяточничества, «комиссии для построения какого-то казенного весьма капитального строения» и таможни.

Как и полагается в великой русской литературе, аферы Чичикова заканчивались неудачами - и во втором томе «Мертвых душ» отпущенный из-под стражи Павел Иванович оказался «какой-то развалиной прежнего Чичикова». В том же втором томе есть и положительно прекрасный предприниматель - работящий и успешный помещик Костанжогло, который «в десять лет возвел свое именье до <того>, что вместо 30 теперь получает двести тысяч», у которого «всякая дрянь даст доход» и даже посаженный лес растет быстрее, чем у других. Костанжогло так невероятно практичен и предприимчив, что не продумывает специально новых способов оптимизации имения: доходы образуются сами собой, он же просто отвечает на «вызовы» обстоятельств:

««Да ведь и у тебя же есть фабрики», заметил Платонов.

«А кто их заводил? Сами завелись: накопилось шерсти, сбыть некуда - я и начал ткать сукна, да и сукна толстые, простые; по дешевой цене их тут же на рынках у меня и разбирают, - мужику надобные, моему мужику. Рыбью шелуху сбрасывали на мой берег в продолжение шести лет сряду промышленники, - ну, куды ее девать, - я начал из нее варить клей, да сорок тысяч и взял. Ведь у меня всё так».

«Экой чорт», думал Чичиков, глядя на него в оба глаза: «загребистая какая лапа».

«Да и то потому занялся, что набрело много работников, которые умерли бы с голоду. Голодный год, и всё по милости этих фабрикантов, упустивших посевы. Этаких фабрик у меня, брат, наберется много. Всякой год другая фабрика, смотря по тому, от чего накопилось остатков и выбросков. [Рассмотри] только попристальнее свое хозяйство, всякая дрянь даст доход...»».

Впрочем, мы так никогда и не узнаем, что стало с Костанжогло и его имением дальше, а в сохранившихся отрывках сожженной второй части он похож больше не на человека, а на функцию: тонкость и психологичность художественного текста заменила дидактичность.

Еще один персонаж, сейчас же приходящий на ум при упоминании практичности и предприимчивости, - Штольц из «Обломова». Иван Гончаров часто уверяет читателя, что Андрей Иваныч - очень деловой, подвижный и предприимчивый человек, но, если попытаться понять, в чем именно состоит его успешность и деловая энергичность, узнаем мы немного. «Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу», - сообщает автор, и само отсутствие интереса к деталям того, чем живут и как действуют предприимчивые люди в России середины XIX века, характерно проявляется в слове «какой-то».

В этой «какой-то» компании Штольц находится «беспрестанно в движении»; кроме того, он часто «ездит и в свет» и делает кому-то визиты - в этом и проявляется его деловая активность. В тот же «свет» он тащит и упирающегося Обломова, и, когда последний доказывает, что эти суетливые поездки - не менее бестолковое времяпрепровождение, чем лежание на диване, с Ильей Ильичом невольно соглашаешься. Любопытно, что деловые и предприимчивые герои в русской литературе нередко иностранного происхождения: Штольц (как и Германн) - наполовину немцы, а Костанжогло - лицо неизвестных (греческих?) корней (Гоголь говорит, что тот «был не совсем русской»). Вероятно, соотечественники настолько не вязались в общественном сознании с представлением о практичности и предприимчивости, что наличие таких качеств следовало объяснять примесью иностранной крови.

Логично предположить, что предприимчивых и практических людей в литературе стоит искать в их естественной среде обитания, купеческой, а значит, обратиться к Александру Островскому. К сожалению, его чаще интересуют нравы купеческого царства и драмы, происходящие вследствие этих нравов, и куда меньше - предпринимательские способности героев и истории их успеха (что в принципе объяснимо, иначе Островский был бы известен не как драматург, а как сочинитель производственных романов). Читателю же просто сообщают, что Василий Данилыч Вожеватов из «Бесприданницы» - «один из представителей богатой торговой фирмы», европеизированный купец, дешево покупающий пароход «Ласточка» у промотавшегося Паратова. Мокий же Парменыч Кнуров, «из крупных дельцов последнего времени», действует в пьесе уже как человек «с громадным состоянием».

Впрочем, Островский предлагает и пример положительного предприимчивого героя: таков Васильков из комедии «Бешеные деньги». Васильков в начале пьесы не похож на успешного человека: он неловок, провинциален и своими диалектизмами смешит персонажей-москвичей. Он обладает весьма скромным состоянием, но надеется разбогатеть честным предпринимательством, настаивая, что в новый век честность - лучший расчет:

«В практический век честным быть не только лучше, но и выгоднее. Вы, кажется, не совсем верно понимаете практический век и плутовство считаете выгодной спекуляцией. Напротив, в века фантазии и возвышенных чувств плутовство имеет более простора и легче маскируется. Обмануть неземную деву, заоблачного поэта, обыграть романтика или провести на службе начальника, который занят элегиями, гораздо легче, чем практических людей. Нет, вы мне поверьте, что в настоящее время плутовство - спекуляция плохая».

В расчеты вмешивается чувство: «мешковатый» провинциал влюбляется в избалованную красавицу Лидию Чебоксарову и даже неожиданно женится на ней (остальные поклонники красавицы оказываются либо банкротами, либо не желают «законных и брачных наслаждений»). Прагматическая Лидия обнаруживает, что у мужа «не золотые прииски, а прииски брусники по лесам» и бросает его. Васильков же, раздумав пускать себе пулю в лоб, демонстрирует редкую предприимчивость и деловитость и в самое короткое время наживает капитал. «Нынче не тот богат, у кого денег много, а тот, кто их добывать умеет», - поясняет новые финансовые реалии один из героев комедии. От него мы и узнаем о предприимчивости волжанина Василькова, изумляющей ленивых москвичей:

«Поехал за границу, посмотрел, как ведут железные дороги, вернулся в Россию и снял у подрядчика небольшой участок. Сам с рабочими и жил в бараках, да Василий Иваныч с ним... Первый подряд удался, он взял побольше, потом еще побольше. Теперь получил какую-то телеграмму. «Ну, говорит, Вася, ближе мильона не помирюсь»».

Предприимчивый Васильков нашел применение и оставшейся у разбитого корыта жене: сделал ее экономкой и отправил «под начальство» к своей матери в деревню. Красоте и светским манерам Лидии (ее манеры мы, впрочем, не наблюдаем - красавица большую часть пьесы цинично рассуждает о достойном денежном обеспечении своих прелестей) Васильков тоже придумал употребление (возможно, оно изначально входило в его матримониальные расчеты):

«Когда вы изучите в совершенстве хозяйство, я вас возьму в свой губернский город, где вы должны ослепить губернских дам своим туалетом и манерами. Я на это денег не пожалею, но из бюджета не выйду. Мне тоже, по моим обширным делам, нужно такую жену... У меня в Петербурге, по моим делам, есть связи с очень большими людьми; сам я мешковат и неуклюж; мне нужно такую жену, чтоб можно было завести салон, в котором даже и министра принять не стыдно».

У комедии, как и полагается, счастливый финал, однако образ предприимчивого Василькова оставляет неприятный осадок.

Островский создал и редкий в русской литературе образ предприимчивой женщины - свахи. Область применения предприимчивости и деловых качеств для женщины на протяжении почти всего XIX века была еще скромнее, чем у мужчины, и чаще всего ограничивалась приисканием удачной партии и успешным ведением хозяйства. (Предприимчивая Вера Павловна из романа Чернышевского «Что делать?», основавшая швейную мастерскую, - персонаж единичный и совершенно схематический.) Чаще всего в литературе встречаются женщины, зарабатывавшие содержанием модных лавок, пансионов или учебных заведений для девочек, однако это в основном иностранки (немки или француженки), лица эпизодические и почти карикатурные.

Такова, например, героиня романа Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы» Хиония Алексеевна Заплатина (для близких и друзей - просто Хина). Благодаря предприимчивости Хины, державшей в уездном уральском городе пансион и всегда бывшей в центре всех уездных слухов и сплетен, семья Заплатиных проживала куда больше официально получаемых ее супругом денег. Плодами предприимчивости Хины были «свой домик, стоивший по меньшей мере тысяч пятнадцать, своя лошадь, экипажи, четыре человека прислуги, приличная барская обстановка и довольно кругленький капитальчик, лежавший в ссудной кассе. Одним словом, настоящее положение Заплатиных было совершенно обеспечено, и они проживали в год около трех тысяч. А между тем Виктор Николаич продолжал получать свои триста рублей в год... Все, конечно, знали скудные размеры жалованья Виктора Николаича и, когда заходила речь об их широкой жизни, обыкновенно говорили: «Помилуйте, да ведь у Хионии Алексеевны пансион; она знает отлично французский язык...» Другие говорили просто: «Да, Хиония Алексеевна очень умная женщина»».

Предприимчивые женщины изображались обычно как беспринципные хищницы, способные ради своего удовольствия хладнокровно сломать жизнь тонкому нежному герою. Один из лучших подобных образов - Марья Николаевна Полозова из тургеневской повести «Вешние воды» (1872), молодая, красивая и богатая дама, успешно и с удовольствием ведущая финансовые дела семьи. Счастливо влюбленный в прекрасную итальянку Джемму (типичная тургеневская девушка плюс южный темперамент), главный герой повести Санин решает продать свое имение в России и жениться. Из-за границы продавать имение сложно, и он обращается по совету случайно встреченного однокашника к его жене. Тургенев расставляет акценты сразу: первое появление Полозовой в повести сообщает читателю, что она не просто красива, но расчетливо пользуется своей красотой («... весь форс состоял в том, чтобы показать свои волосы, которые были точно хороши»). «Знаете что, - говорит Марья Николаевна Полозову на его предложение о продаже имения, - я уверена, что покупка вашего имения - очень выгодная для меня афера и что мы сойдемся; но вы должны мне дать... два дня - да, два дня сроку». В два последующих дня Полозова демонстрирует настоящий мастер-класс по соблазнению мужчины, влюбленного в другую женщину. Здесь же автор сообщает и о ее коммерческих талантах:

«Она выказывала такие коммерческие и административные способности, что оставалось только изумляться! Вся подноготная хозяйства была ей отлично известна; она обо всем аккуратно расспрашивала, во все входила; каждое ее слово попадало в цель, ставило точку прямо на i. Санин не ожидал подобного экзамена: он не приготовился».

Стоит ли удивляться, что прекрасная Марья Николаевна преуспела во всем: совершила выгодную для себя покупку, а Санин так никогда и не вернулся к невесте. Полозова - яркий, но явно отрицательный персонаж: основное сравнение при ее описании автором - «змея» (да и фамилия у нее соответствующая): «серые хищные глаза... эти змеевидные косы», «Змея! ах, она змея! - думал между тем Санин, - но какая красивая змея!», «Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась, на губах змеилось торжество».

Предприимчивые и деловые героини освобождаются от отрицательных коннотаций только к концу XIX века. Петр Боборыкин в романе «Китай-город» (1882) программно проводит идею: купцы больше не представители и деятели «темного царства», они европеизировались, получили образование, за ними, в отличие от сошедших с парохода современности и мало на что годных дворян, - экономическое процветание и будущее России. Конечно, отечественная буржуазия, как и буржуазия вообще, не без греха, но тем не менее это молодая и полная энергии формация.

Молодая и почти красивая купчиха Анна Серафимовна Станицына хозяйственна и деятельна. Она следит за работой своих фабрик, вникает в детали производства и сбыта, внимательна к условиям жизни рабочих, устраивает школу для их детей, удачно вкладывает деньги в новые отрасли производства и энергично действует в торговых предприятиях. Ее предпринимательская деятельность и планирование новых торговых и фабричных сделок доставляет ей радость, она отличная, практичная и предприимчивая хозяйка. Интересно, что автор при этом рисует ее неудачливой в личной жизни: ее муж - мот и развратник, ставящий под угрозу разорения все ее успешные начинания и совершенно к ней равнодушный (по-видимому, Боборыкин не мог не сообщить о том, что предприимчивость и коммерческая жилка плохо уживаются со счастливой семейной жизнью). Кроме того, она с неприязнью и неловкостью воспринимает свою принадлежность к купеческому сословию: ее платье из дорогой и добротной материи слишком явно выдает ее происхождение, воспитание и вкус, и то же делают некоторые ее обороты речи и манеры.

Впрочем, она являет, пожалуй, единственный пример вполне вознагражденной предприимчивости: разведясь с мужем и поставив принадлежащее ей производство и торговлю на прочные рельсы, Станицына в финале овладевает мужчиной своей мечты - дворянином Палтусовым, оплатив его долги, вызволив из-под стражи и явно наметив себе в мужья и партнеры. Сам же Палтусов тоже представляет собой любопытный тип нового предпринимателя: из дворян, но метящего в конкуренты купцам, новым финансовым и торговым хозяевам старой Москвы (этих купцов и предпринимателей Боборыкин тоже зачем-то снабдил «рыбными» фамилиями: Осетров, Лещов). Ум, образование, предприимчивость (и особый дар действовать на нежные сердца богатых купчих) дают Палтусову возможность быстро продвигаться вверх в мире торговли и финансов, сколачивать капитал и тем самым идти к воплощению своей идеи: теснить в экономической и финансовой сферах «Тит Титыча», что «наложил на все лапу». ««В такой стране не нажиться? - думает Палтусов уже в самом начале романа. - Да надо быть кретином!..» Весело у него стало на сердце. Деньги, хоть и небольшие, есть... связи растут, охоты и выдержки немало... двадцать восемь лет, воображение играет и поможет ему найти теплое место в тени громадных гор из хлопка и миткаля, промежду миллионного склада чая и невзрачной, но денежной лавчонкой серебряника-менялы...» Однако в какой-то момент удачливый Палтусов предпринимает слишком рискованное дело: его бывший «патрон» кончает жизнь самоубийством из-за долгов, и герой с рыбной фамилией решает недорого приобрести его дом - на деньги, доверенные ему очередной купчихой.

«В душе бывшего подручного самоубийцы предпринимателя играло в эту минуту проснувшееся чувство живой приманки - большой, готовой, сулящей впереди осуществление его планов... Вот этот дом! Он отлично выстроен, тридцать тысяч дает доходу; приобрести его каким-нибудь «особым» способом - больше ничего не нужно. В нем найдешь ты прочный грунт... Палтусов закрыл глаза. Ему представилось, что он хозяин, выходит один ночью на двор своего дома. Он превратит его в нечто невиданное в Москве, нечто вроде парижского Пале-Рояля. Одна половина - громадные магазины, такие, как Лувр; другая - отель с американским устройством... В нижнем этаже, под отелем, - кафе, какое давно нужно Москве, гарсоны бегают в куртках и фартуках, зеркала отражают тысячи огней... Жизнь кипит в магазине-монстре, в отеле, в кафе на этом дворе, превращенном в прогулку. Кругом лавки брильянтщиков, модные магазины, еще два кафе, поменьше, в них играет музыка, как в Милане, в пассаже Виктора-Эммануила...

Не кирпичом ему хочется владеть, не алчность разжигает его, а чувство силы, упор, о который он сразу обопрется. Нет ходу, влияния, нельзя проявить того, что сознаешь в себе, что выразишь целым рядом дел, без капитала или такой вот кирпичной глыбы».

Палтусов и правда сумел приобрести этот дом, использовав капитал, доверенный ему влюбленной купчихой. Та, однако, внезапно умерла, а ее наследник срочно потребовал деньги, но найти огромную сумму Палтусову не удалось - вера в собственную предприимчивость и удачу подвела его. От окончательного позора Палтусова спасла Станицына: по-видимому, именно в союзе купечества и дворянства Боборыкин видел спасительный для России сплав культуры и практичности. В финале романа автор весьма прямолинейно описывает этот союз европейской и русской цивилизаций: «все вместит в себя этот луженый котел: и русскую и французскую еду, и ерофеич и шато-икем» - под оглушительный хор «Славься, славься, святая Русь!».

Идея живописать новый тип делового человека не оставляла писателя Боборыкина и дальше. В более позднем романе «Василий Теркин» (1892) его герой-предприниматель уже захвачен не просто стремлением к обогащению или победе дворян над купцами, но альтруистической идеей помощи отечеству и ближнему. Впрочем, о том, как именно герой собирается выстраивать свой альтруистический бизнес, читатель в основном только догадывается: проекты и дела Теркина выписаны в романе в стиле советских лозунгов брежневского времени («поведете вы поход против хищения и лесоистребления, против кулаческого разгрома и помещичьего недомыслия... к бережному уходу за таким народным сокровищем, как лес»). Основную же часть времени романа Теркин борется с плотской страстью и в итоге стряхивает с себя «мужское хищное влечение». Нечастые пассажи о собственно предпринимательской деятельности главного героя выглядят примерно так:

«У него, если только ему удастся еще этим летом начать хозяйствовать, порядки будут другие. Но на этих соображениях не остановилась его голова, быстро овладевавшая трезвой мыслью делового и предприимчивого волжанина. И не об одном личном ходе в гору мечтал он, сидя под навесом рубки на складном стуле. Мысль его шла дальше: вот он из пайщика скромного товарищества делается одним из главных воротил Поволжья, и тогда начнет он борьбу с обмеленьем, добьется того, что это дело станет общенародным, и миллионы будут всажены в реку затем, чтобы навеки очистить ее от перекатов. Разве это невозможно? А берега, на сотни и тысячи десятин внутрь, покроются заново лесами!»

Образ, задуманный Боборыкиным как положительный, в романе явно не удался (впрочем, и сам роман, пожалуй, одно из тех произведений, которые можно читать сугубо по рабочей надобности). Да и в целом русская литература XIX века предлагает в качестве деловых, энергичных и предприимчивых персонажей или явных плутов и мошенников, или лиц комических. Даже в тех (редких) случаях, когда автор прямо характеризует противозаконные аферы и бесчестные действия героев как проявления «самобытного русского гения» (например, в рассказе Лескова «Отборное зерно»), он делает это с явным лукавством. Те немногие герои, что замышлялись авторами как «положительно прекрасные» предприниматели, либо остались безжизненными схемами, либо их предприимчивая сторона выписана так неясно, смутно, что становится очевидно: их творцам было совершенно неинтересно вникать в детали финансовой деятельности и экономических операций.

Словосочетание “кулачные бои” вызывает множество ассоциаций. Плотные ряды бородатых мужиков на замёрзшей глади озера или реки, нарастающее напряжение перед дракой, страх в сердцах тех, кто пришёл биться в первый раз, готовность к бою и желание показать себя перед бывалыми бойцами. Так чем же на самом деле являлись кулачные бои? Диким обычаем, военной подготовкой или, может, неотъемлемой частью праздников? Давайте попробуем вместе и по порядку со всем разобраться.

Итак, речь в статье пойдёт о кулачных боях, а точнее, о кулачных боях на Руси. Этот обычай имеет глубокие корни в русской истории и представляет собой большое значение для нашего народа. Возможно именно поэтому эта исконная традиция, пусть и в видоизмененной форме, и сегодня пользуется такой популярностью. Кто-то называет её дикостью и варварством, мы же называем её Околофутболом. Однако обратимся к прошлому. Хорошо известно, что бои были частью языческих праздников, таких, как Красная горка или же всем известная Масленица (Комоедица). Есть все основания предполагать, что изначально бои составляли часть ритуалов в честь языческих богов – покровителей воинов.

Однако это не единственная их функция, известны случаи, когда кулачные бои были “судебным средством” и помогали подтвердить свою правоту. Впрочем в таких делах предпочтение чаще отдавалось поединкам с оружием. Труды летописца Нестора говорят о существовании боёв ещё в далёком X веке, в Англии же, к примеру, первая письменная информация об английском боксе появляется лишь в начале XIII века. Оно и понятно – на земле наших предков войны шли одна за другой, и иметь навыки боя было осознанной необходимостью.

У нас существовали три разновидности кулачного боя: “один на один”, “сцеплялка” и “стенка на стенку”. Как такового свода правил боёв не существовало. Основным правилом было взаимное уважение и желание, в первую очередь, проявить Дух Воина и показать молодецкую удаль, а не выместить злобу на своём одноплеменнике. На руки бойцы надевали меховые варежки или голицы (кожаные рукавицы без подкладки), которые смягчали удар. Сброшенные с рук, они означали, что бой перестал быть состязанием и превратился в драку – стало некого беречь от кулаков. Лежачих или присевших на корточки не били (“не бей лежачего”), в кулаки ничего не зажимали, ниже пояса удары не наносились, ногами не дрались. Так что, популярные нынче добивания, равно как и удары ногами в голову, вряд ли были бы высоко оценены. Кстати, в партере тоже не бились. Когда бой заканчивался, все весело расходились по домам, прощались по-дружески. Ну, почти все – кто-то отлёживался после удара “под микитки” (под рёбра, по почкам и печени), некоторые стирали снегом кровь с лица, приходя в себя. Тем не менее, жалобы и стоны чаще заглушались дружным смехом с обеих сторон. Чаще всего бои проводились зимой, летом они случались редко, и то – по приглашению бояр.

Один на один – название говорит само за себя. Самые почётные бои. В них зачастую участвовали дворяне, а поражение не считалось бесчестием. Редкой разновидностью боя “один на один” был поединок “удар на удар”. Один из таких боёв описал М.Ю. Лермонтов в своей известной Песне “Про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова”. Сам поединок заключался в поочерёдном обмене ударами, от которых нельзя было уклоняться. Разрешалось лишь закрывать руками наиболее уязвимые места. Кому принадлежало право нанести удар первым – решал жребий. Так продолжалось до тех пор, пока один из соперников не признавал себя побеждённым или не падал.

“Сцеплялка” – сцепная драка. Каждый бился сам за себя и, соответственно, против всех. Боец старался выбрать себе равного по силе противника и не отступал до полной победы, после чего “сцеплялся” с другим. Проводились “сцеплялки” редко и особой популярностью не пользовались.

Но наиболее зрелищным, распространённым и самым любимым всегда считался бой “стенка на стенку” (привет, Околофутбол!). О таких боях договаривались заранее, согласовывая место встречи и количество бойцов. Количество не всегда было равным, но разница была незначительна. Бились “деревня на деревню”, “улица на улицу”, “купцы против грузчиков” и т.д. В каждой команде выбирали предводителя (“атамана”, ”боевого старосту”). Поведение “стенки” воспроизводило построение и маневр древнего рукопашного боя. В сельской местности предпочитали плотный строй, а в городе выстраивались в одну или две шеренги. Движение происходило “широким плечом” или единым фронтом, разрыв своей линии был недопустим – за ним следовал прорыв неприятеля. Каждая команда старалась иметь резервы, своего рода засадные полки, иногда скрытые от противников и вступавшие в бой в решающий момент. (Вспомним Куликовскую Битву – сражение русских княжеств против войск Мамая, состоявшееся 8 сентября 1380 года, тогда удар именно засадного полка русских в тыл ордынцев стал решающим и принес нашим предкам важнейшую победу). Стоит особо выделить “надежа-бойцов”, которые первоначально в схватке не участвовали, но наблюдали за ней со стороны. Они предназначались для того, чтобы разорвать строй соперника, вырывая оттуда по нескольку бойцов. Во время такого прорыва “надежа-бойцы” срывали с себя шапки и плотно зажимали их в зубы – кап в то время ещё не было. Против этих богатырей использовалась особая тактика: стенка расходилась, впуская “надежу” внутрь, где его уже встречали специально отобранные воины, которые, кстати, были мастерами боя “один на один”. Среди “надеж” было немалое количество “записных бойцов” – известных наемников, зарабатывающих себе на жизнь боями. В некоторых источниках говорится, что они иногда участвовали в охране торговцев. Всё это обязывало их уметь вести рукопашный бой против безоружного и вооружённого противника.

Кулачные бои имели огромную популярность, но и проблем с ними тоже хватало. После крещения Руси (988 год) языческий обычай оказался под запретом. Церковь называла бои “богомерзкой забавой”, а их участники наказывались отлучением, проклятьями и прочим. Но когда запреты останавливали бойцов? Естественно, бои продолжались. Широкое распространение кулачный бой вновь получил при Иване Грозном (1533-1584). Царь любил развлечь себя видом кулачных поединков. Суровый был правитель. А бои всё же запретили официально, и случилось это в середине XVII века. Но “кулачки” вновь возродились в народе, и, как следствие, это сыграло важную роль в победе русских над шведами под Полтавой летом 1709 года. Победа была одержана именно благодаря силе и умениям русских в рукопашном бою. Шведы тогда потеряли свыше 9 тысяч убитыми и свыше 18 тысяч пленными. С нашей же стороны потери составили менее полутора тысячи убитыми, и примерно в два раза больше оказалось раненых. Английский капитан Джон Перри, бывавший в России во времена правления Петра Первого, объяснял победы над шведами той закалкой и выносливостью, которые приобретал русский человек, упражняющий свои силы в кулачных боях с юных лет. Однако церковь продолжала давить и добилась своего: указом от 24 июля 1726 года Благодетельное правительство запретило бои, как “зловредную потеху”. В Европе же местные виды боёв быстро развивались и не испытывали никаких ограничений со стороны своих духовенств. На Руси дух был силён всегда, и стоит ли говорить, что, несмотря на очередной запрет, кулачные бои снова возродились и успешно продолжались? После большевистской революции 1917 года русский кулачный бой опять оказался в опале и был отнесён к “прогнившему наследию проклятого царизма”, в виду чего не нашёл своего законного места среди спортивных видов борьбы. Да и идеология кулачного боя, основанная якобы на церковно-христианской морали (хотя мы знаем, что духовенство всеми силами стремилось запретить “кулачки”), и сплочённость общины шла в разрез с коммунистической идеологией.

Впрочем, старая идея русского кулачного боя всё же нашла своё место в боевой подготовке двадцатого века. “Групповой бокс”, прообразом которого являлся бой “стенка на стенку”, практиковался в армейских частях. Схватки по правилам бокса проводились между двумя командами. В составе каждой было по 10 человек, то есть – стрелковое отделение. Нападать разрешалось только спереди и сбоку – как по одному, так и нескольким бойцам одновременно. Участник, заступивший за предел боевой площадки или сбитый на землю, выбывал из схватки. По времени бои продолжались не более десяти минут. Также большую ценность народных боевых традиций замечали такие выдающиеся спортсмены, как Харлампиев – один из основоположников САМБО. Между прочим, его дед был знаменитым смоленским кулачный бойцом.

В наше время энтузиасты пытаются возродить традиции, проводят поединки, но и мы сами в силах возродить наследие наших пращуров. Столетиями кулачный бой верно служил нашему народу. Обязательно пригодится и нам!